Правила чужой игры [= Даром только смерть ] - Алексей Фомичев

– В гостиницу. Час на обустройство, потом едем.

– Куда?

– Увидишь, – загадочно усмехнулся он.

Номер гостиницы по всем параметрам подходил под категорию «люкс». Полиция в этом мире могла позволить себе некоторую роскошь. Тем более чины в ранге регионального комиссара. И даже командиры батальонов.

Я совершил небольшую экскурсию по номеру, потом залез в ванну. Черт, назвать этот бассейн, выложенный специальной обивочной резиной под цвет плитки, размерами два на три ванной оскорбительно. Гидромассаж, специальные соли, регулятор температуры…

Постояв после купания несколько минут под теплым воздухом сушилки, достал бритву и сбрил двухдневную щетину. Гладкая кожа слегка отдавала синевой.

Отмытый и выбритый, я вошел в комнату, достал аккуратно уложенный костюм. Черные брюки из какой‑то очень мягкой и практически несминаемой ткани, серая шелковая рубашка со стоячим воротником и темно‑серый пиджак, сшитый из той же ткани, что и брюки, на заказ по последней моде. О том, что такая мода существует, я узнал от Беаты и с ее помощью сделал заказ. На весь костюм сразу.

Подавив вздох недовольства, оделся, обул новые туфли, тоже черные, и встал напротив зеркала. Н‑да… Денди…

Всю жизнь терпеть не мог костюмы и пиджаки. А в особенности галстуки. Эти разнофасонные и разноцветные удавки вызывали у меня чувство отвращения. Костюм надевал только один раз – когда мы с парнями сопровождали нашего шефа Жорку на какое‑то крутое мероприятие в Москве. Промаявшись в наряде семь часов, я с тех пор дал зарок никогда не таскать галстуки и всемерно избегать пиджаков.

Огромное зеркало отразило мою фигуру с точностью до наоборот. Я придирчиво рассматривал себя, чувствуя некоторое неудобство. Нет, движения костюм не сковывал, сидел вроде неплохо, но… непривычно.

«Вид мрачноватый… Ну да ладно, я не тамада на свадьбе, мне положена некоторая доля мрачности. Да и там… будут не кутюрье. Им мой наряд до лампочки. Чисто, опрятно, и хватит…»

Рассуждая таким образом, я положил во внутренний карман удостоверение, подхватил папку с документами и дискетами и вышел из номера. Пора.

– …Молодой человек, вы с кем собираетесь воевать? Со всем миром?

Задавший вопрос снял очки и посмотрел на меня. Перед ним лежала папка с расчетом структуры корпуса. Точно такие же папки лежали перед всеми присутствующими. Их (людей, а не папок) в кабинете было восемь человек. Не считая Дорича и меня. Напротив сидел сенатор Авьялин, рядом его коллега. Остальные – высокопоставленные чины Управления и генштаба. Все уже ознакомились с докладом, и теперь настала очередь задавать вопросы. Экзамен, блин!..

– Зачем вам столько сил? – вновь спросил тот человек – заместитель директора Управления.

– Этих сил достаточно, чтобы подавить любое выступление мятежников вроде того, что произошло двадцать лет назад. Будь в распоряжении правительства такие силы, до гражданской войны дело бы не дошло. Кроме того, корпус способен обеспечить подавление вооруженного мятежа самостоятельно, без привлечения армии. Тем более, согласно Конституции, вооруженные силы нельзя использовать на своей территории, во внутренних конфликтах.

Зам директора хмыкнул, повертел очки в руке, глянул на второго представителя Управления – куратора военизированной полиции. Тот, по идее, должен разбираться в делах такого рода.

Но куратор молча листал доклад и не спешил высказывать свое мнение. Не хотел попасть впросак в присутствии представителей сената.

– А почему нет дивизионного звена? Сразу корпус? – спросил армейский генерал‑лейтенант, высокий худощавый мужчина лет сорока пяти.

– Это облегчает управление и не создает перенасыщенности в командном штате.

– В случае возникновения вооруженного мятежа невысокой интенсивности, когда присутствие всего корпуса не нужно, кто будет возглавлять силы внутренних войск?

– Один из заместителей комкора…

– А если?..

– А когда?..

– А из чего исходили при расчете?..

– Как определяли количество бригад?..

И еще сотня вопросов, уточнений, предположений. На меня насели с трех сторон. И армейские генералы, и чины Управления, и второй сенатор. Даже Авьялин задал вопрос.

По спине потек тонкий ручеек пота, носовой платок промок, во рту пересохло. Я впервые сидел в такой представительной компании, да еще в роли ответчика. Перекрестный допрос профессионалов был подобен штурму.

Около двух часов я разъяснял, растолковывал, разжевывал. С обоснованиями, расчетами, примерами, ссылками на зарубежный и ругийский опыт. Тяжело ломать привычные представления тех, кто привык работать по стандартным шаблонам. И неплохо работать.

И все же до конца не убедил. Я видел по их глазам, что прежняя точка зрения пока сильна. Саму идею они одобрили, но в остальном…

– Ну как впечатление? – спросил Авьялин после того, как остальные участники совещания покинули кабинет.

Он посмотрел по очереди на Дорича и на меня. Комиссар неопределенно пожал плечами, побарабанил пальцами по столу.

– Черт их знает. Одни сомнения. Уточнения…

– И учти, это те, кто готов выслушать и попробовать разобраться.

– Что же тогда остальные?

Теперь сенатор пожал плечами. Лицо его стало мрачным, недовольным.

– Остальные!.. Кто‑то привык по старинке, кто‑то считает, что резкие перемены навредят. А кто‑то вообще ничего не считает. По причине отсутствия собственного мнения.

– Зажрались там у себя, – высказал Дорич. – В кабинетах, в дорогих креслах. Что армейские, что ваши, сенатские, что наши полицейские… Как должность в столице получили, так мозги отморозило.

– Ничего, – уверенно ответил сенатор. – Придет время, мы эту шушеру проредим. Только начали, толком ничего не успели. В штабах сидят по десять – пятнадцать лет.

Я убрал документы в папку, щелкнул застежкой, с легкой саркастической улыбкой произнес:

– Меня всегда удивляла метаморфоза, происходящая с военными. Пока ходят в невеликих командирах, до комбата или комполка, люди как люди. Думают, работают, воюют. Но как только получают должность и лампас на брюки – все! Мозги как жиром заплывают. Элементарные вещи забывают, а чтобы извилинами пошевелить – никогда!

Авьялин пристально посмотрел на меня, потом сказал Доричу:

– Твое воспитание? Вырастил волюнтариста, ниспровергателя авторитетов.

Комиссар усмехнулся, парировал:

– Это его собственные мысли. Никто не подсказывал.

– Ну да. Потому вы и нашли общий язык.

– И что теперь? – спросил я, чувствуя общее веселое настроение и поэтому рассчитывая на откровенность.